ПОКА СВОБОДОЮ ГОРИМ...

Есть в науке метод исследования стилевых особенностей текстов с целью их идентификации, который носит название «контентанализа». С помощью этого метода были, к примеру, исследованы тексты раннего Шолохова — «Тихий Дон» и последние его рассказы. В результате пришли к выводу, развеяв все домыслы недоброжелателей великого писателя, что писал их один человек, так как основ­ные слова и понятия с определенной частотой повторя­лись и в ранних работах, и в поздних.

Так вот, если воспользоваться этим методом, то мы увидим, что самое повторяемое слово у самых разных людей и разных поколений — это слово «счастье». Это не только пожелание счастья на юбилеях и в праздничные дни, это и состояние души, и атмосфера в доме, и ощу­щение себя в мире в различные периоды жизни.

Но можно ли судить по тому, как часто мы пользуемся словом «счастье» в обиходе, об уровне счастья в стране? Хотя поэт сказал, что «На свете счастья нет, а есть покой и воля», но другой поэт усомнился и в этом: «Покой нам только снится». Может быть, Блок имел в виду парадоксальное мышление, характерное для индийской философии «Лао дзы», когда покой есть главное в движении, где «мысль плывет, не скована ничем». А мы все-таки попробуем разобраться, есть ли оно, счастье, на Земле?

Счастье, как и любое человеческое состояние, никогда не постижимо до конца. Но, если всматриваться, оно от­кроет нам некоторые секреты, хотя чувство тайны все рав­но останется. В своих заметках я не пытаюсь раскрыть людям тайну, я хочу только показать, что она существует. Итак, что же остается? Воля, но как ее понимать? Как свобода от всего и вся, от обязанностей, низких истин, или как воздух, без которого мы просто не можем дышать.

Ах, это сладкое слово «свобода»! Оно, как и счастье, не сходит с уст нашей интеллигенции, его невозможно выб­росить из нашего лексикона. И впервые, после 1991 года, свобода ассоциировалась для нас со счастьем. Наконец-то мы избавились от страха. Благодаря свободе, мы узна­ли так много нового о себе и о своем прошлом. Все тай­ное стало явным. Мы разоблачали, развенчивали, рассек­речивали, ниспровергали, сбрасывали в пропасть все наши ценности, истинные и мнимые, а заодно сбросили и те идеалы, которые человечество вырабатывало тысячелети­ями. Мы упивались свободой разрушительства. Ведь ви­рус большевизма, доставшийся нам от наших дедов, так легко не исчезает.

В нашем разоблачительном пыле должны были одинаково ответить за преступления прошлого и жертвы, и палачи. Мы готовы были принести на этот священный ал­тарь всю правду до капельки — о себе и своей истории. Хотя иная правда может убить целый народ. В уничижительном разоблачительстве, которое сродни садомазохистским наслаждениям, мы забыли о гордости, о том, что мы великий народ с великой культурой, спасший мир от чудовищного зверья — фашистов.

Мы забыли о том, что наши дети должны видеть в нашей истории не только ошибки, злодеяния, предательства, но и что-то положительное, героическое, чтобы ува­жать и любить страну, где они родились.

Пушкин в своем стихотворении «Герой», посвященном Наполеону, писал: «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман». Это он написал в связи с разочарованием, которое постигло многих его современников после опубликования мемуаров Луи Бурьена, секретаря Наполеона, который всячески старался «разоблачить» бывшего императора. Так Бурьен опровергает рассказ о том, что Наполеон, посетив во время египетского похода госпиталь, где умирали зараженные чумой солдаты, ка­сался их, желая ободрить.

«Что есть истина?» Такой эпиграф поэт предпослал всему стихотворению. Истина — это не всегда голая правда и полная объективность, считал поэт.

Интуиция гения, его прозорливость не подвели и на этот раз. Впоследствии оказалось, что мемуары Бурьена подложны.

Для либералов свобода обернулась полной вседозво­ленностью. Они получили свободу говорить, вернее, бол­тать теперь уже не на кухне, а на площади или в студии обо всем и вся. Такой свободы у нас предостаточно. По­слушаешь только, о чем и как говорят на радиостанции «Эхо Москвы», и придешь к выводу, что свобода у нас без берегов. Когда на этой радиостанции выступают бан­киры и министры, политики и журналисты, экономис­ты и артисты, шельмуя и порой просто издеваясь даже над тем малым позитивным, что появляется в нашей жизни, и все это делается ради создания видимости плю­рализма или объективности без объективности, то про­сто диву даешься, как могут утверждать они, что у нас нет свободы.

И культура, и история, и нравы — все ненавистно этим людям, считающим себя демократами, а на деле ставшим предателями интересов страны, где так мучительно жи­вется народу, поверившему им и их либеральной пропа­ганде.

Представьте себе американца, который вспоминал бы только темные стороны американской политики, граж­данскую войну Севера и Юга, где погибли тысячи людей, уничтожение индейцев, преступления ку-клукс-клана или войну во Вьетнаме.

Наши псевдолибералы, если уж вспоминают историю, так это только Гулаг и уничтожение русской интеллигенции, а война, они говорят, выиграна настолько бездарно и кроваво, что ее и за победу считать не стоит. И тогда 22 июня 2005 года появляется в «Московском комсомольце» статья Минкина, который договорился до того, что если бы войну выиграл Гитлер, то, может быть, это было бы спасением для человечества: «Нет, мы не победили. Или так: победили, но проиграли. А вдруг было бы лучше, если бы не Сталин Гитлера победил, а Гитлер — Сталина?» А ведущий радиостанции «Эхо Москвы» М. Ганапольский, так и хочется сказать Говнопольский (ведь даже классик мирового пролетариата не стеснялся в вы­ражениях) называет страну, где он родился и вырос, «вонючим совком».

Когда на ТВ показывают расчлененные трупы, идут часовые передачи, рекламирующие пластические опера­ции по увеличению груди и задницы (на их жаргоне), половые акты днем, сцены насилия — да разве это не разгул свободы в самом извращенном виде? Свобода у нас давно уже стала символом распущенности и блуда.

Мы взяли на вооружение крайнее проявление свободы на Западе, каким является принцип «запрещено запрещать». К каким тяжелым последствиям приводит бездумное и безответственное применение этого принципа, достаточно красноречиво свидетельствует «торжественная» демонстрация различных пороков и язв человеческих в их кино и в их жизни. Безграничная свобода индивида, включая гомосексуальные браки, право ехать голым в общественном транспорте — вот символ веры настоящего европейца наших дней. Европа помешана на правах человека, которые ставятся выше прав народа и прав государства. Воспевая оду свободной сексуальной жизни, отвергая все условности и запреты культурного мира, Запад медленно катится к своей гибели. Там, где победила сексуальная революция, происходит неуклонное сокращение рождаемости и такое же неуклонное вымирание титульных этносов.

А что же принесла сексуальная свобода нашей стране? Сотни тысяч больных СПИДом, гепатитом, венеричес­кими болезнями, миллионы абортов ежегодно, перепол­ненные отказными детьми дома ребенка, сотни тысяч социальных сирот при живых мамах и папах, чудовищ­ный рост сексуальных маньяков, педофилов, детскую про­ституцию, искусственное взращивание гомосексуалистов и лесбиянок.

Свобода — это, прежде всего, возможность выбора между благом и злом.

Свобода как высшая ценность человеческой природы — это благо, которое можно превратить во зло. Свобода, не ограниченная нравственными нормами, есть зло. И мы скорее стали жертвами свободы, чем ее счастливыми об­ладателями.

Свобода и счастье совместимы только в обществе, где каждый человек чувствует ответственность за свою пози­цию, слово, поступок. Где ценностью становятся не день­ги, а люди, отдающие свои духовные богатства, а может быть, и материальные (и это, как ни печально заметить, оказалось гораздо труднее), на благо страны.

Пушкин говорил: «...Что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал», и это было подвигом служения человечеству. Но сегодня строчки поэта «Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, Отчизне посвятим Души прекрасные порывы!» воспринимаются как громкие слова, которым нет места в нашей жизни.

Счастье и свобода живут где-то на периферии нашего сознания. Они не пересекаются и не зависят друг от друга. Потому как свободы много, а счастья для простого человека от этого никакого.

Кому все-таки живется весело, вольготно на Руси? Чиновнику, олигарху, политику, эстраднику?

Оказывается, что выражение «не в деньгах счастье» верно и сегодня. Для человека русского важно чувствовать себя опорой в своей семье, когда он стоит на своих ногах, реализует себя в жизни. А вот этого ощущения россиянина лишили.

И если Пушкин без свободы не мыслил счастья, то сегодня многие из нас, довольствуясь полной свободой, не чувствуют себя счастливыми.

Вот так эти два слова, когда-то сойдясь, разошлись в корне со своим первоначальным ощущением бытия у современного человека.

ЕСЛИ В ДОМ ПРИШЛА БЕДА

К сожалению, бездны горя и счастья не отделены друг от друга тысячами километров. Счастье очень хрупко, и это осознает каждый человек, поймавший за хвост удачу.

Как-то в храме я разговорилась с женщиной, служив­шей там. Я с грустью заметила, что зачастую человек идет в храм, когда пришла беда и когда уже не на кого наде­яться. «Сколько же несчастных людей кругом», — сказала я, оглядываясь на толпу молящихся, которые просили у Бога милости помочь им в трудной ситуации.

Но моя собеседница мне возразила. И рассказала о женщине, которая была у них недавно, просила совета, кому помолиться и кого благодарить ей за то счастье, которое у нее есть — замечательный муж, чудесные дети, все здоровы и дом — полная чаша. «Мне страшно, что все это может в какой-то момент рухнуть. Кругом столько горя, столько несчастных людей, а у меня все хорошо».

Прошло какое-то время, и я снова оказалась возле это­го храма. На улице было морозно, темно и неуютно. Я бежала по Арбатскому переулку, и вдруг открылась дверь, просто, как открывается дверь подъезда, и из нее повалил народ после вечерней службы.

Я подождала, пока теплый поток людей схлынет, и вош­ла в уже почти опустевший храм. Моя знакомая, увидев меня, приветливо улыбнулась и подошла ко мне, посето­вав, что я опоздала на службу и что скоро храм закроется. И тут я сама, не зная почему, спросила ее: «А ходит ли к ним та счастливая прихожанка, о которой она мне когда-то рассказывала».

Лицо моей знакомой как-то сразу исказилось, из улыб­чивого превратилось в страдальческое, и она поведала мне ужасную историю. Муж этой женщины вместе с сыном поехал в аэропорт встречать свою сестру и по дороге, уже в Москву, попал в автокатастрофу. Беда пришла к счаст­ливой женщине в одночасье. Муж скончался сразу, а у сына перелом позвоночника, и он до конца жизни обре­чен лежать на кровати, в лучшем случае передвигаться сможет на коляске. Сестра мужа и ее дочь уже полгода находятся в больнице, если и выйдут оттуда — будут инвалидами.

Запасы все кончились, денег нет, леченье стоит дорого. Она продала все, что можно, даже квартиру, остались в однокомнатной квартире матери.

Работать не может, так как надо ухаживать за сыном, да еще двое малышек на руках, и специальности нет подходящей, денежной.

Я просто была в шоке от того, что она мне рассказала. Как объяснить подобные повороты судьбы. Если считать, что в каждом событии есть какой-то смысл и нам не дано предугадать, как отзовутся просьбы о Божьей милости на нашей судьбе. Вот и паломники, каждый год отправляющиеся на хадж, чтобы замолить грехи, погибают там сотнями. Неужели кому-то нужны эти жертвоприношения, но не агнцами, а людьми, как в Средневековье?

Пусть читатель не поймет меня так, будто я решила рассказать эту историю в качестве назидания, чтобы он, не дай Бог, успокоился, поверив в свое счастье, если оно у него есть.

«Человек рождается на страдание, как искры, что под­нимаются вверх», — говорится в книге Иова.

«В страдании есть идея», — говорит Ф.М. Достоевский устами Порфирия Петровича в романе «Преступление и наказание».

И хрестоматийные слова Короленко, что человек рождается для счастья, как птица для полета, которые мы усвоили со школьной скамьи, разбиваются о реалии жизни и опыт многих поколений.

Австрийский психотерапевт Виктор Франкл, создатель теории логотерапии, которая помогает человеку в поисках смысла жизни, считает, что высший смысл челове­ческого существования — это отношение к страданию, когда мы берем его на себя.

Он приводит следующий пример. К нему обратился за помощью пожилой человек, который очень страдал, так как два года тому назад похоронил жену, которую любил больше всего на свете. И вот что ему ответил Франкл: «Что было бы, если бы Вы умерли первым, а жена Ваша осталась бы в живых?» — «О, — произнес он, — для нее это было бы ужасно, как бы она страдала!». И тогда Франкл заметил: «Видите, каким страданием ей бы это обошлось, и именно Вы заставили бы ее так страдать, но теперь Вы платите за это, оставшись в живых и оплакивая ее».

Страдание каким-то образом перестает быть страдани­ем в тот момент, когда обнаруживается его смысл, как, например, смысл жертвенности. Именно после этих слов пациент Франкла увидел смысл в своих страданиях.

И это один из принципов логотерапии: основное дело человека вовсе не в получении удовольствия или во избе­жании боли, а скорее в видении смысла своей жизни.

«Смысл жизни безусловен, — заключает Франкл, — так как он включает даже потенциальный смысл страдания».

Человеческая жизнь, по его же словам, — это «бессмер­тный след на песке жизни».

ВЕКТОР ЛЮБВИ

Как-то, еще в советские времена, мы оказались с мужем на отдыхе в Пицунде, в Доме творчества писателей. Туда было тогда совсем не легко попасть, и мне, журналисту, как говорится, повезло — провести месяц рядом с «небожителями». Где и когда еще в отдельно взятом про­странстве собиралось сразу одновременно столько куми­ров, «учителей жизни», где от знаменитостей не протолк­нешься?

И вот мы уже сидим в столовой, где «властители дум» восседают чуть ли не за каждым столиком. В столовой стоял гул, напоминающий шум морского прибоя, и пахло пищей, здоровой и вкусной. И вдруг муж, оглядываясь по сторонам и рассматривая сидящих за столиками, с неприкрытой завистью говорит: «Смотри, сколько взрос­лых дочерей отдыхают со своими отцами. А наша дочка никогда бы с нами не поехала».

Я оглянулась и действительно была поражена количе­ству молодых девиц рядом с пожилыми мужчинами. Мы еще мало кого знали в лицо, хотя кругом сидели живые классики, — ну, разве кроме тех, которые были тогда у всех на виду и на слуху: Ахмадулиной, Рыбакова, Поженяна. А через несколько дней, когда мы успели «остановиться и оглянуться», оказалось, что это бьши вовсе не дочки, а юные подруги и жены писателей. В те времена самые престижные и оплачиваемые бьши наши писатели, а их было в «Союзе» десять тысяч. Тогда лирики бьши в почете, и слава и деньги привлекали к ним юные сердца. И они решили, что им дозволено все, даже обмануть при­роду.

А недавно я прочитала в «Литературной газете» статью, в которой писатель Анатолий Макаров ностальгировал по тем временам, когда их не только читали юные девы, но они бьши еще и самыми популярными женихами и пре­стижными любовниками. Сегодня жизнь изменилась так, что писатели не представляют для юных красавиц ника­кого интереса. Их престиж упал до нуля. Вектор любви теперь направлен в другую сторону — бизнесменов, оли­гархов и прочих жуликов. Не обязательно талантливых, но обязательно богатых. Так что есть, о чем грустить — не только не читают, но и перестали любить.

Я бы не стала вспоминать об этой трагикомической ситуации, если бы на моих глазах не случилось несколько настоящих трагедий. Природу, как я уже говорила, не обманешь. И хотя любовь и славу за деньги купить мож­но, но счастье в таком мезальянсе может обернуться на­стоящей драмой. У нас стало очень модно показывать и приветствовать такие неравные браки. Причем рассказы­вают об этом журналисты с восторгом. Как у восьмидесятилетнего шахматиста Тайманова родились двойняшки, которым сейчас уже по два года, или что у семидесятипятилетнего писателя Жуховицкого десятилетний ребенок. Или как у семидесятилетнего Табакова родилась дочка. Все это смакуется и подается с таким восхищением, что просто диву даешься, что, в общем-то, нормальные люди, известные широкой общественности, напрочь лишены чувства ответственности за рожденную ими жизнь. Такое не позволяли себе даже цари. Это еще один пример, ког­да зло выдается за добро.

Помните картину Василия Пукирева «Неравный брак», где изображены юная невеста и убеленный сединами ста­рик? Какие скорбные чувства вызывала эта брачная це­ремония раньше, а сегодня трагизм этой пары, очевидно, непонятен молодому поколению. Они даже говорят: «Ну и что такого, он скоро помрет, и она окажется богатой вдовой, и тогда для нее все двери будут открыты. Люби кого хочешь! Где бы найти такого женишка?» Это бук­вальные слова, которые я услышала от школьников на выставке, посвященной столетнему юбилею художника Пукирева.

Мне вспоминается в связи с этим и фильм польского режиссера Занусси «Прикосновение». Сюжетная линия там очень проста. Талантливый композитор — не преста­релый, а просто очень старый, способен сочинять музыку только тогда, когда влюблен. И его жена, совсем не бес­корыстно, подкладывает ему в постель очередную деви­цу. В результате родились ребенок и новая музыка, но, возможно, не такая гениальная, как прежде. В финале композитор умирает, а его ребенка растят и жена, и лю­бовница, и еще пара-другая родственников и друзей жен­ского пола.

Все, как в жизни наших героев-старцев, родивших в семьдесят и более лет детишек и решивших, что они тем самым осчастливили не только себя, но и все человече­ство.

А ведь это — комедия: как не посмеяться над престаре­лым Казановой? И вот когда с этим встречаешься в ре­альности, здесь не до смеха, потому как видишь, чем по­рой оборачивается такой демарш против природы и тра­диций, выработанных самой жизнью.

Семидесятилетний Гомельский, заслуженный тренер страны умер, не дождавшись, пока его дитя выпростается из пеленок. А другой мой знакомый, талантливый семидесятипятилетний писатель, получивший инсульт после того, как его ограбило государство в 92-м году, и, разбив все надежды и ожидания его юной спутницы, которая на 40 лет его моложе, на светскую, благополучную жизнь, привела эту «счастливую» пару к полной катастрофе. После перенесенного инсульта он превратился в инвалида и стал не только физически неполноценным, но и психически тяжело больным человеком и невыносимым отцом и му­жем.

В результате не выдержавшая такой жизни молодая суп­руга не дала ему во время приступа стенокардии лекар­ства, что привело его к смерти, а ее на скамью подсуди­мых.

И дети остались в этой, совсем еще недавно благопо­лучной семье, сиротами. Вот такой трагический финал еще одного неравного брака.

ПРОРОЧЕСТВО СОФОКЛА

Известный французский новеллист Анатоль Франс, проживший большую жизнь и умерший восьмидесяти лет от роду, размышляя над тем, что такое счастье и кому оно достается, написал рассказ «Рубашка».

Эта острая сатира, облаченная в гиперболу, подводит как бы итог поискам ответа на вопрос: есть ли на земле счастливые люди? Вопреки нашим размышлениям об эфемерности человеческого счастья в бедности, этот муд­рец и философ с грустной иронией благодарит судьбу за то, что ему выпало счастье родиться бедным, и что он «любил жизнь в ничем не прикрытой ее наготе, то ужас­ной, то прелестной». А сколько мы знаем трагических несчастных судеб талантливых поэтов, художников, ком­позиторов и просто обыкновенных людей, сломленных бедностью, которые потратили неимоверные усилия, что­бы вырваться из нищеты. Кому-то может показаться, что писатель был неискренним, рассуждая о счастье в нище­те. Ведь мы сегодня все заражены вирусом, попавшим в кровь и поразившим все жизненные органы: любыми сред­ствами разбогатеть, так как это самый верный путь к сча­стью.

Но вернемся к рассказу Анатоля Франса. Измученный болезнями король, которого никто не может излечить от неврастении и которому с каждым днем становится все хуже, ищет врача, который помог бы ему. После долгих сомнений он наконец решается пригласить врача, про­славившегося тем, что его визиты оплачивались крайне дорого. Тот прописал больному королю нетрадиционное лекарство, и достать его оказалось совсем не просто. Надо было найти счастливого человека и взять у него рубашку, чтобы носить ее. Тогда высохшая кожа короля втянет в себя частицу счастья, выделенную потовыми железами счастливого человека, и таким образом спасет его от не­минуемой смерти.

И вот тут-то началось самое трудное. Найти счастливо­го человека оказалось невозможно. Его не было ни среди богатых и бедных, ни среди поэтов и трудяг, ни среди старых и молодых.

В поисках целительной рубашки посланники короля обыскали все королевство. Они искали счастливых среди удачливых и богатых, но заметили: когда всякий сброд начинает богатеть — это признак разрушения государ­ства, это конец всему. Разбогатевших начинают терзать болезни, сердечные огорчения и денежные заботы. Иму­щие, опасавшиеся все потерять, были несчастнее неиму­щих.

«Ужас перед будущим адом — мой сегодняшний ад», — признался председатель суда.

«Смерть подводит итог нашему существованию, и это меня терзает», — сказал ученый муж.

Последним, к кому обратились со своим вопросом по­сланники короля, был человек недюжинной силы, кото­рый выглядел действительно счастливым, так как никог­да не размышлял о счастье, даже слова такого не знал. Но у него, к сожалению, просто не оказалось рубашки.

Да, пророчески звучат слова Софокла в «Царе Эдипе»: «Счастливцем никого до смерти не зовите».