Содержание материала

Берёзовая роща

Весь свой талант и энергию Куинджи отдавал раскрытию неисчерпаемых красот природы. «Березовая роща». Начало лета, первых жарких дней с яркой и чистой листвой, сочными коврами трав. Влажная дымка воздуха. Ничего, кажется, особенного, но публика бессменно толпилась перед картиной на выставке в Петербурге и в Москве. Было чувство открытия не только этого уголка леса, земли, но открытия для себя мира в целом.

Мелкие солнечные кружки на березах играли живым, настоящим, светом, по зеленой опушке темнел ручеек, стволы берез выступали стереоскопическим рельефом… –– создавалось впечатление огромной внутренности леса, уходящего –– одна группа стволов за другой –– вдаль.

–– Это черт знает что такое, еще в первый раз я радуюсь, радуюсь всеми нервами моего существа… Вот оно, настоящее-то, то есть такое, как оно может быть! –– восклицал художник Маковский.

–– Это не картина, а с нее картину можно писать, –– поражался Шишкин.

«Трудно теперь предсказать, куда пойдет пейзажная живопись, но перед ней распахнулось что-то широкое, светлое, совершенно новое, небывалое, чего никто не ожидал, о чем никто не смел думать… Какая же сила должна быть у художника, который так широко распахнул эти двери и открыл новую, неведомую область!» –– высказывались критики и живописцы.

Опасались они только одного: долговечной ли будет комбинация красок, которую открыл Куинджи? Может быть, он соединил вместе такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и, по истечении известного времени, потухнут или изменятся? И потомки будут пожимать плечами в недоумении: отчего приходили в восторг зрители?

Во избежание такого будущего, Крамской даже предлагал засвидетельствовать протоколом, что полотна Куинджи действительно все наполнены светом и воздухом, что свечение и бездонность их настоящие.

Опасения оказались не напрасными. Смешение химически несовместимых красок стало горем не одного Архипа Ивановича. Эта живопись чернела со временем. Люди, видевшие картины Куинджи в годы их появления, впоследствии их не узнавали –– настолько померк под черным «флером» некогда блестящий, могучий колорит. Но все равно, симфонии Куинджи, взятые так просто, переданные такими, казалось бы, элементарными приемами, –– до тех пор, однако же, не приходившими в голову ни одному живописцу, овладевали зрителем и вливали в душу тихое и какое-то загадочное ощущение.