Меньшиков в Березове

Однако летнее пребывание в деревне под Москвой навело Василия Ивановича на мысль о картине «Меншиков в Березове». Суриков был женат, имел двух дочерей, семья на лето сняла избушку с низеньким потолком и маленькими окошками, –– других избушек в деревне не было. А лето выдалось очень сырым и холодным. Почти все время сидели дома, кутаясь в теплую одежду, и Василий Иванович шутил: «Вот так же когда-то сидел всесильный князь Меншиков, сосланный умирать в Березов».

Художник начал искать натуру для центрального образа картины, и, уже вернувшись в Москву, столкнулся на улице с «самим светлейшим князем» –– настолько сильно было сходство! Едва уломал мужчину позировать.

На своем полотне Василий Иванович показал Меншикова в крохотной низенькой избушке, как бы давая знать зрителю, до каких пределов сжалась бывшая беспредельность князя. Не ожидал фаворит Петра I, что когда-то окажется в таком положении. В своем петербургском дворце он был окружен льстецами, а его помпезные выезды поражали весь город. Даже царь никогда не выезжал с такой пышностью, он почти всегда либо бегал пешком на верфь, либо скакал по делам на своем громадном коне.

Меншиков был любимцем Петра. За преданность, смекалку, безоглядную храбрость стал первым его другом. На Алексашку Меншикова Петр всегда мог положиться: не продаст, не подведет, ничего не забудет, головы не пожалеет, а сделает! Как и Петр, Меншиков жадно впитывал и с поразительной легкостью усваивал артиллерийское дело, фортификацию, кораблестроение. Блестящий полководец, он умел предвидеть многое из того, что потом приносило Петровым войскам победу. В Полтавской битве главная заслуга принадлежала Меншикову: он сделал все возможное для полного разгрома шведов. И недаром после битвы, тут же, на поле перед войсками, Петр пожаловал своего помощника фельдмаршальским жезлом. И посыпались на Меншикова милости, подарки, земли… «Дитя сердца моего», называл его Петр и терпел всю ту роскошь, которой обставлял себя Меншиков.

Но и гнев Петра не раз обрушивался на Меншикова. Из-за безудержной алчности «светлейшего».

–– Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние?! Опять будешь кричать: «Пироги подовые»! –– топал ногами Петр.

В отрочестве Меньшиков торговал пирогами. Стать вторым лицом государства он мог только при Петре I, царе-реформаторе. При Петре появилась плеяда государственных деятелей, которые вышли из низов, и вошли в историю благодаря личным заслугам, а не родовитости.

После смерти Петра, Александр Данилович Меншиков сделал всё, чтобы на престол взошла Екатерина, как когда-то сделал всё, чтобы царь женился на этой лифляндской служанке, попавшей к русским в плен во время Северной войны. Оба они –– Меншиков и Екатерина –– вышли из низов и добрались до самых вершин могущества.

Став императрицей, Екатерина возвела Меншикова в сан генералиссимуса. Но и этого уже было мало «светлейшему». Решил породниться с царским домом. Заставил Екатерину завещать трон малолетнему сыну убитого царевича Алексея с условием, что будущий император женится на одной из дочерей Меншикова.

Но тут «светлейший» просчитался. Петр-внук, своенравный, красивый, не терпел его, называл выскочкой, а Марию Меншикову, красавицу, нареченную свою невесту, ненавидел уже за то, что она была дочерью князя. Бесчисленные враги Меншикова нашептывали царевичу: «Он бил твоего отца по щекам, присутствовал при его пытках!» И нашелся предлог, чтоб свалить могучего мужа. Ему было приказано оставить Петербург.

Вот уж тут враги распоясались! Все дочиста отняли у генералиссимуса. Нажитое, пожалованное и награбленное. Все почести, земли, вотчины, дворцы… Уезжал он из Петербурга в золотой карете со свитой, а в Твери его затолкали в телегу и вместо свиты отрядили конвой.

Александра Даниловича с двумя дочерьми и сыном (жена умерла по дороге, не доехав до Казани) доставили в Березов –– старинный уездный городок на севере Тобольской губернии. У самого берега Сосьвы, на пустыре, он своими руками построил домик в четыре комнаты и с часовенкой. В одной комнатке поместились княжны, в другой –– князь с сыном, в третьей –– прислуга; четвертую комнату отвели под кладовую.

Страшная жизнь началась. Зима лютая, дня почти нет, вместо него северная кромешная тьма. Дочери затеплят свечной огонек, подсядут к отцу и читают ему священные книги. Или Меншиков рассказывает им свое богатырское прошлое. Память Александра Даниловича удерживала сотни имен и дел. Поочередно дети записывали его рассказы, и так шли дни, недели, проходили месяцы.

На картине «Меншиков в Березове» вокруг «светлейшего» расположились его дети. Переливается рубинами бархатная скатерть на столе, сапфиром –– атласная юбка младшей дочери, топазом светится лампадное масло в пузырьке на подоконнике… Два источника освещают всю группу: мертвенно белый свет за заиндевевшим оконцем, и тревожный, трепещущий, красноватый от лампады перед божницей, где, оправленные в золото и серебро, темные лики угодников напоминали о возмездии.

Сколько в этой картине, несмотря на общий сумрачный колорит, было сверкания и разнообразия цветов! Сколько живого человеческого тепла в движениях под складками одежды, в лицах, в позах! Окончив, Василий Иванович показал «Меншикова» на Одиннадцатой передвижной выставке. Однако даже великий защитник русского искусства Стасов обошел картину молчанием. Даже прекрасный художник Крамской высказался неопределенно:

–– Либо эта картина гениальна, либо я в ней еще не разобрался.

А что говорить о хулителях творчества Сурикова, те хором кричали: «Плохо нарисовано!», «Семья моржей!», «Грязные цвета!»

«Провалился я нынче», –– мрачно думал художник.

Понял произведение и правильно оценил, пожалуй, один только Третьяков. Он почувствовал, что отсюда открываются новые пути для всей русской живописи. «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Берёзове» –– были единственные в России зрительные итоги целых эпох и проникновение в самую душу истории. Суриков –– этот русский до мозга костей человек –– внес неоценимый вклад в отечественную культуру.