ПОСЛЕСЛОВИЕ
Смерть императора сразу породила слух, что его лечили неправильно! Тотчас отыскали главного виновника врачебной ошибки –– профессора Захарьина. Газеты писали, что началась «настоящая вакханалия ложных слухов и вымыслов», обвиняющих Захарьина в неправильной тактике лечения. Самое время было кусать гениального доктора, –– как кусали и Менделеева, пока Витте не взял его под свое покровительство. Григорий Антонович вынужден был публично оправдывать избранную врачебную тактику: «Лечение направлялось главным образом против уремических припадков и против слабой деятельности сердца; позднее, когда с развитием отеков уремические явления стали стихать (появился небольшой аппетит и сон стал несколько лучше), лечение направлялось исключительно на регулирование и укрепление сердца. Все средства давались, само собою, наиболее действенные, но действовали слабо и ненадолго. Распространяемые слухи, что государю во время последней болезни была пущена кровь, а в январскую инфлюэнцу ставились мушки, усилившие раздражение почек и тем способствовавшие развитию нефрита, ложны: ни кровопускания, ни вообще какого-либо кровоизвлечения не делалось. Наоборот, в последнюю болезнь одно время давалось железо, но мушек не ставилось, как в январскую, так и в последнюю болезнь».
Объяснения Захарьина только подлили масла в огонь, его оппоненты делали всё, чтобы сжить гениального терапевта со свету. И сжили; через три года Григорий Антонович умер в возрасте 68 лет.
***
27 октября гроб с телом покойного императора на руках перенесли на крейсер «Память Меркурия». В траурной эскадре шли броненосец «Двенадцать Апостолов» и пароход Добровольческого флота «Орел». Георгий простился с отцом, –– в Петербург ему ехать было нельзя.
С Александром сначала простилась Москва. Затем –– Петербург. Сильная женщина Мария Федоровна, всё время державшая себя в руках, все-таки сорвалась, и с ней случился припадок.
–– Довольно! Довольно! –– закричала во время заупокойной службы.
Только она и жалела всем сердцем своим государя –– Сашу... И, вероятно, вся жизнь прошла перед ней в тот момент.
Не прошло и недели, как гроб с императором был помещен в усыпальницу, а ошалевший народ уже наблюдал свадьбу Ники и Аликс. Всеми силами родственники отговаривали Николая от этой свадьбы. Ведь даже Александр II, не чаявший поскорей узаконить свои отношения с Долгорукой, выдержал 40 дней и венчался тайно, поскольку православие не допускает повторного брака раньше годичного траура. Министр императорского двора Воронцов-Дашков пытался объяснить молодому царю необходимость отложить свадьбу, но «Николай II закинулся, остался недоволен».
Ники вдруг напрочь забыл, что он не в Германии и не в Англии, что Россия –– страна православная, и народ никогда не простит, что празднуют свадьбу под погребальный звон. Но слушал он Аликс, которая хоть и крестилась, осталась чужой всему русскому. Ей абсолютно не улыбалось ходить целый год в царских невестах, имея всего 50 тысяч рублей содержания, да и жених мог устать, катая ее в коляске. Во время страшного горя, она примеряла наряды.
Торжественный день Николай описал в дневнике: «После общего кофе пошли одеваться. Народу на улицах было пропасть –– едва могли проехать! По приезде в Аничков, мама ждала с хлебом-солью. Сидели весь вечер и отвечали на телеграммы. Завалились спать рано, так как у Аликс сильно разболелась голова».
А Аликс писала сестре Виктории: «Ты можешь вообразить себе наши чувства. Один день в глубоком трауре, оплакиваем горячо любимого человека, а на следующий день в пышных одеждах встаем под венец. Невозможно представить себе больший контраст, и все эти обстоятельства сблизили нас еще больше». Вполне оправдала отзыв гофмаршала.
«Самая нарочитая драматизация не могла бы изобрести более подходящего астролога для исторической трагедии последнего русского царя» (А. М. Романов).
В народе заговорили, что Гессенская въехала в Петербург «на гробах» и принесет беду.
Как это разнилось с приездом в Россию Дагмар! Как полюбили ее, юную, жизнерадостную, открытую! И как благодарна была она! «Никогда я не смогу забыть ту сердечность, с которой все приняли меня. Я не чувствовала себя ни чужой, ни иностранкой, а чувствовала себя равной им, и мне казалось, что то же чувствовали и они ко мне. Как будто я была такой же, как они».
В Аликс никто не увидел признательности. Никому не сказала теплого слова. Элла ее наставляла: «Надо уметь очаровывать. Твоя улыбка, слово — и все будут тебя обожать... Улыбайся, улыбайся, пока у тебя губы не заболят». Но чего Аликс никак не могла, того не могла.
Сейчас много пишут, что Алиса была стеснительной, делала незначительные ошибки, но ей не хотели прощать. Однако же сразу и круто взялась за любимого Ники: «Не позволяй другим забывать, кто ты!» И не должны забывать, кто она, внучка самой королевы Виктории!
Некоторое время супруги жили в Аничковом дворце вместе с Марией Федоровной, Сандро и Ксенией, но всё чаще вдовствующая императрица не выдерживала присутствия высокомерной Аликс. Стала уезжать с младшими детьми, то к Георгию в Абастумани, то в Данию. Император решил перебраться в Зимний дворец. Родилась дочь. Через два года –– вторая дочь. Первый случай в истории дома Романовых, когда не рождались мальчики.
Аликс кидалась то к святым мощам, то к шарлатанам. Услужливые царедворцы тащили к ней разных «провидцев», и вскоре у трона кружились: Митька юродивый, алкоголичка Дарья, странник Антоний... Появился «святой Филипп» –– мистик из Франции, наобещав, что у Аликс родится сын; но родилась снова дочь. «Насколько Филипп воздействовал на психоз императрицы, а, следовательно, и царя, видно из того, что когда Филипп умер, то “поднялся живым на небо, окончив на нашей планете свою миссию”» (С. Ю. Витте).
В государственных делах Николай поначалу опирался на старые кадры. Кое в чем помогала Мария Федоровна. Но это продлилось недолго. Полезли в советчики дядя Владимир и дядя Сергей, добавился великий князь Михаил Николаевич, взыграла собственная гордыня, совалась Аликс, –– и четкий государственный механизм, настроенный Александром III, стал рассыпаться.
–– Эти свиньи вынуждают сына делать бог знает что, и говорят, что муж мой желал этого, –– ругалась Мария Федоровна, получив прозвище «неистовая Мария».
«Ее рассуждения поражали меня своей ясностью, и даже я не ожидал, что она так быстро схватит сущность создавшегося положения. Эпитеты “недостойный”, “отвратительный”, “недопустимый” чередовались в ее словах, и она даже сказала: “Могу я себе представить, что произошло бы, если бы они посмели обратиться с такими их взглядами к императору Александру III. Что произошло бы с ними, я хорошо знаю! ”» (Председатель Министерства финансов В. Н. Коковцов).
Морское министерство при поддержке великого князя Алексея Александровича пренебрегло незаменимыми качествами мурманских гаваней; утвердило строительство порта в Либаве, упуская из виду, что Балтийское море во всякое время может быть заперто вражескими эскадрами, и русские военные суда будут обречены на бездействие.
«Можно только пожалеть, что великие князья играют часто такую роль только потому, что они великие князья, между тем как роль эта совсем не соответствует ни их знанию, ни их талантам, ни образованию. Когда же они начинают влиять на государя, то из этого большею частью всегда выходят одни только несчастья. Нужно сказать, что при Александре III великие князья ходили по струнке, император не давал им вмешиваться в дела, их не касающиеся. С воцарением молодого императора все это было перевернуто», –– писал Витте. И порицал честолюбие Николая II: «Он с трудом терпел тех, кого почитал выше себя по моральным и умственным качествам. Он чувствовал себя в своей тарелке тогда, когда имел дело с людьми, которых он считал менее даровитыми и знающими, нежели он. Льстецы внушали ему, что за него весь народ, вся не интеллигенция. В принципе, народ всегда был за царей, но трудно ожидать, что весь народ за царя, когда государь управляет посредством камарильи, которая, в свою очередь, считает, что она есть соль земли русской, что всё должно делаться для нее и, во всяком случае, через нее».
Между тем у императрицы появился Распутин, став роковой фигурой для России. После четырех дочерей у Алисы родился сын, больной гемофилией, Распутин умел останавливать кровь, и Аликс уже не могла обойтись без него. Останавливать кровь умели и кроме Распутина, тому подтверждение повесть Куприна «Олеся». Но этот «святой» пришелся ей по душе, она вышивала ему рубахи, и он так вознесся, что по его указанию тасовали министров, как карточную колоду. Те, кто желал получить вожделенную должность, заискивали перед Распутиным, несли подарки. Он обговаривал с Вырубовой, та –– с Алисой, а та нажимала на любимого Ники. Даже Витте приблизил Распутина, желая вернуть себе должность, от которой был отстранен.
Свитский генерал В. Ф. Джунковский пытался конфиденциально рассказать Николаю II, что приближенный ко двору «святой старец» Распутин –– авантюрист и проходимец, подрывающий престиж императора. Кончилось тем, что Джунковский был отправлен в действующую армию, где его и застала Февральская революция. На совещании Государственного Совета председатель сурово сказал: «Мы во власти темных сил. Отечество в опасности!» –– и не выдержал дальше, заплакал. Императору доложили, но он только вздохнул: «Пусть лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы …»
Алису ненавидела вся Россия, считая ее полоумной. Ее высмеивали в ярмарочных балаганах, в листовках и даже в некоторых газетах. С Николаем II не спешили родниться дворы европейских держав, хоть в 1917 году его старшей дочери было 22 года, а следующей за ней –– 20 лет. Сюда, очевидно, вплеталась и боязнь гемофилии.
А император близок был к сумасшествию: позорная война с Японией ради апломба царя и с подачи Вильгельма II, погубившая тысячи русских жизней и весь Балтийский флот, революция 1905 года, во время которой убили губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича; постоянные покушения на членов правительства, мировая война, хоть Ники и Аликс так полюбили дядюшку Вилли, что между Германией и Россией в июле 1905 года был составлен Бъёрский договор, направленный против Англии. Договор был полностью подготовлен Николаем II тайно от своих советников, став неприятной неожиданностью для министров Витте и Ламсдорфа.
Незадолго до Бьёрка, двоюродные братья –– Николай II и король Великобритании Георг V клялись в вечной дружбе: «Да, мой самый дорогой Ники, я надеюсь, что мы всегда будем продолжать нашу с тобой дружбу. Ты знаешь, я неизменен, и я всегда тебя так любил… В мыслях я постоянно с тобой. Благослови тебя Бог, мой дорогой старина Ники, и помни, что ты всегда можешь рассчитывать на меня как на своего друга. Навеки твой преданный друг Джорджи».
В силу Бьёрский договор не вступил, но недавний друг Джорджи не захотел приютить у себя Николая с семьей, что могло бы спасти их от казни.
Россия стояла на краю гибели, но... полная беспечность председателя Совета Министров Горемыкина, назначенного по указке Распутина. «На замечание мое, что нельзя одновременно вести войну и вычеркивать из казны четвертую часть доходного бюджета, Горемыкин заметил невозмутимо: “Ну что за беда, что у нас выбыло из кассы 800 миллионов дохода. Мы напечатаем лишних 800 миллионов бумажек, — как будто не ясно всем и каждому, что мы должны вести войну на бумажки, что даже и недурно, так как их охотно берет народ”» (В. Н. Коковцов).
Императрица была озабочена участью немецких военнопленных. 5 января 1916 года написала мужу в ставку: «Макс говорит, что у них не хватает продовольствия для вполне достаточного питания пленных, так как подвоз провианта к ним отрезан отовсюду (теперь из Турции, я думаю, подвозят, это для них большая поддержка). А мы можем лучше питать и давать больше жиров, в которых они нуждаются –– в Сибири поезда ходят правильно, –– и помещение нужно потеплее и почище».
Император ответил через три дня: «... генералу Беляеву я скажу о немецких военнопленных, дне рождения Вильгельма и т.д. Я намерен послать Георгию шифрованную телеграмму относительно того, на что обратить особое внимание при посещении военнопленных, кроме других подробностей, которые я хочу поручить ему расследовать!»
Следующее письмо императрицы датировано 14-м января: «Сегодня день рождения Вильгельма». Того самого Вильгельма, который травил русских солдатиков газом, до смерти, отнюдь не желая кормить их в плену.
«Вся зелень в крепости и в ближайшем районе по пути этого зелёного плотного
тумана была уничтожена, листья на деревьях в момент пожелтели, свернулись
и опали, трава почернела и безжизненно легла на землю.
На Соснеской позиции и в тылу было ужасно, около половины бойцов были
сразу отравлены насмерть, полуотравленные брели назад и, томимые жаждой,
нагибались к источникам воды, но тут на низких местах, газы задерживались,
и вторичное отравление вело к смерти.
После газовой атаки из шести полков и ополчения, оборонявших крепость,
выжило около 160-200 человек. Немецкая армия двинулась прямо за волной,
чтобы добить оставшихся» (Владимир Буняковский, начальник штаба 57-й
дивизии. Крепость Осовец, 24 июля, 1915).
Кроме писем, любимому Ники, шли от жены подарки, благословлённые Распутиным: вино «со Своим именем», «корочка от Него», ландыш...
Распутина всё же убил Феликс Юсупов, женатый на дочери Сандро и Ксении. Но было поздно. Надвигалась революция.
И все равно в высших кругах царило бездумье. Графиня Шувалова в январе 1917 года дала «Розовый бал» с обедом на 200 персон. Не отставали другие графья и князья. И всё на глазах у людей, у которых на фронте гибли мужья, сыновья и отцы, а в Петербурге не было хлеба. Когда Александр воевал на Балканах, он написал своей Минни: «Прошу тебя, не посещай концертов. Это нехорошо, когда льется кровь».
Молодой поэт Владимир Маяковский читал стихи в переполненных студенческих аудиториях:
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как, —
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре буду ****ям
подавать ананасную воду!
«19-ое января 1917 года я приехал в Царское Село и видел Государя в последний раз. Никогда не забуду этого нашего последнего свидания, и никогда не изгладится из моей памяти то впечатление, которое оставило во мне это свиданье.
Целый год не был я в той приемной перед кабинетом, в которой бывал столько раз за 10 лет, будучи председателем Совета Министров. Ничто не изменилось за целый год, что я не переступал порога Александровского дворца. Государь тотчас принял меня. Когда я вошел в его кабинет, он стоял у окна у самых входных дверей и там же остался, не подходя к письменному столу, как это он делал раньше, и не предложил мне сесть, а остался говорить со мною стоя. Мне показалось, что дверь из кабинета в уборную была приотворена, чего никогда раньше не бывало, и что кто-то стоит за дверью. Быть может, это был просто обман моего слухового впечатления, но во все время нашего короткого разговора, это впечатление не оставляло меня.
Внешний вид государя настолько поразил меня, что я не мог не спросить его о состоянии его здоровья. Он стал просто неузнаваем: лицо страшно исхудало, осунулось, и было испещрено мелкими морщинами. Глаза совершенно выцвели и как-то беспомощно передвигались с предмета на предмет, вместо обычно пристального направления на того, с кем государь разговаривал. Белки имели ярко выраженный желтый оттенок, а темные зрачки стали совсем выцветшими, серыми, почти безжизненными.
Я с трудом мог подавить в себе охватившее меня волнение и, спрашивая о здоровье, сказал просто: “Ваше величество, что с Вами? Вы так устали, так переменились с прошлого января. Позволяю себе сказать, что Вам необходимо подумать о Вашем здоровье. Те, кто видят Вас часто, очевидно, не замечают перемены, но она такая глубокая, что, очевидно, в Вас таится какой-нибудь серьезный недуг”.
Выражение лица государя было какое-то беспомощное. Принужденная, грустная улыбка не сходила с лица, и он сказал мне только: “Я совсем здоров и бодр. Мне приходится очень много сидеть без движения, а я так привык регулярно двигаться”. При этом он как-то странно оглядывался по сторонам. Так же продолжая беспомощно улыбаться, государь подал мне руку и сам отворил дверь в приемную.
В приемной я нашел доктора Боткина. Скажу и сейчас, спустя столько лет, что слезы буквально душили меня. Я обратился к Боткину со словами: “Неужели вы не видите, в каком состоянии государь. Ведь он накануне душевной болезни, если уже не в ее власти, и вы все понесете тяжкую ответственность, если не примете меры к тому, чтобы изменить создавшуюся обстановку”. Он промолчал.
У меня осталось убеждение, что государь тяжко болен, и что болезнь его — именно нервного, если даже не чисто душевного свойства. При этом моем убеждении я был и 10-го июля 1918 года, когда в помещении Петроградской чрезвычайки меня допрашивал Урицкий и задал мне прямой вопрос о том, считаю ли я государя психически здоровым, и не думаю ли, что он еще со времени удара его в Японии был просто больным человеком.
Это же убеждение я храню и теперь и думаю, что в описываемую мною пору государь был уже глубоко расстроен и едва ли ясно понимал, что происходило кругом него. Как бы то ни было, но я не запомню, чтобы я когда-либо переживал такое душевное состояние, как после этого последнего свидания за пять недель до февральской революции, которая смела все, что было мне дорого, и привела государя к ею роковому концу в ночь на 17-ое июля 1918 года в Екатеринбурге» (В. Н. Коковцов).
В ночь на 17-ое июля вместе с царской семьей была расстреляна и Элла Гессенская, при крещении Елизавета Федоровна.
***
Несмотря на тяжелую болезнь, Георгий не чувствовал себя одиноким в Абастумани. Его навещала мать, приезжали Сандро и Ксения, брат Михаил и Ольга. Утраивались пикники, прогулки, костюмированные балы. Не только из Тифлиса, но и из столицы приезжало много молодежи. На одной из вечеринок он познакомился с княжной Лизой Нижарадзе –– веселой и жизнерадостной, чем-то напоминавшей его мать, когда все еще жили вместе, и никто в их семье не болел. Это был лучик света в его угасавшей жизни, он написал Николаю и матери, что хочет жениться на Лизе.
Казалось бы, тут не могло быть препятствий. Женившись, он станет спокойней, –– семейная жизнь успокаивает. Лучше бы стал выполнять предписания Захарьина, и, кто его знает, может, болезнь остановится на существующей стадии. И дети бы были...
Ему отказали категорически! У императора еще не было сына, наследником трона являлся Георгий, поэтому, пусть хоть какая, но непременно должна быть принцессой. А ведь Александр III не смог бы отказать. По-человечески бы не смог.
Лизу поспешно выдали замуж.
Георгию стало безразлично –– жить или нет. 28 июня 1899 года он выехал на трицикле (подобие трехколесного мотоцикла) из дома, и больше уже не вернулся –– горлом хлынула кровь. Было ему 28 лет.
Снова виновником стал Захарьин: назначил Георгию креозот –– тем и сгубил. Но креозот до сих пор применяют при туберкулезе и назначают при легочном кашле. На счастье Захарьина, он умер раньше, не слыша злостной хулы.
Похороны состоялись в Петропавловском соборе. Николай II написал жене: «После четырехлетней разлуки увидеть брата в гробу –– это чудовищно». А сделать несчастным, укоротив ему жизнь, без того не обещавшую быть долгой –– это гуманно. За 4 года ни разу не навестить –– тоже гуманно. Словно два человека жили в Николае II: один –– душевный, покладистый, другой –– жестокий и подлый. В детстве без спроса взял шарик у сына своей учительницы, бегал по парку, а мальчик, которому шарик достался на ярмарке и тем был особенного дорог, очень просил шарик отдать. Николай подошел, протянул ему шарик, но тотчас отпустил нитку, и шарик улетел. В другой раз, на катке Ники и Жоржи с помощью слуг вырыли яму, прикрыли картоном, присыпали снегом и предложили этому мальчику прокатиться «вон по той дорожке». Ничего не подозревая, ребенок поехал и провалился. К несчастью царских детей, шел император. Узнав, в чем дело, он так оттрепал Николая, что тот на всю жизнь запомнил. Это был первый и последний раз, когда император сорвался с детьми.
А что бы сказал Александр теперь, узнав, что с утра Николай похвалил Коковцова, признавая его заслуги на посту председателя Совета Министров, а вечером подписал ему отставку? Мария Федоровна в себя не могла прийти, спрашивая Коковцова: «Неужели это правда, неужели, правда?!».
«Мне запомнилась высокая, в черном платье и черной с белым накидке женщина с Кавказа, которая молча скользила мимо фонтанов. Она походила на персонаж из греческой трагедии. Мама сидела с ней, запершись, часами» (Ольга Александровна о свидетельнице смерти Георгия).
В этот год Алиса, редко встававшая с постели и с инвалидной коляски, родила мужу третью по счету дочь. Наследником стал Михаил, отбрыкиваясь от счастья всеми силами.
***
Мише было 16 лет, когда император умер. Любимец отца, с таким же упрямым и добрым характером, он избрал для себя военную службу. С 1900 года командовал лейб-гвардии Кирасирским полком, расквартированным в Гатчине. Через шесть лет стал командиром Первого эскадрона полка «Синих кирасир». Его обожали, называли «наш Миша». Когда Михаила, в виду его молодости, пытались оградить от дурных влияний, он отвечал:
–– Если я убежден, что что-нибудь дурно, то никакие силы не в состоянии меня заставить совершить это.
Он был самым богатым среди великих князей, но оставался совершенно безучастным к докладам, говорившим об увеличении его материальных средств. Увлекся женой поручика Вульферта, которую французский посланник Палеолог называл прелестной.
Отношения с Натальей Вульферт переросли в длительный роман, в 1910 году у пары родился сын Георгий, которому император пожаловал дворянский титул и фамилию Брасов (по названию поместья, принадлежавшего Михаилу). В 1912 году Михаил и Наталья, уже разведенная с прежним мужем, решили узаконить свой брак. Разрешения не получили. «Просто не знаю, что делать, видя Михаила в таком горе! –– писала Мария Федоровна Николаю. –– Что бы я ему ни говорила, он объясняет по-своему и все уверяет, что он не может иначе поступить. Я стараюсь играть на струнах его патриотизма, чувства долга и т. д., но он всё утверждает, что это не имеет ничего общего с данным вопросом. Словом, ты понимаешь и знаешь, какое это для меня новое огорчение и мучение, не дающее мне покоя ни днем, ни ночью».
«Разумеется, я никогда не дам согласия моего на этот брак», –– отвечал Николай.
Не позволив исковеркать себе жизнь, как исковеркали дяде Алексею Александровичу, который так и не женился, находя забвение с дамами полусвета, Михаил обвенчался с Натальей в Вене. Он и сыну дал имя Георгий в память о брате, погибшем от нелепого запрета, –– княжна Лиза Нижарадзе всю жизнь хранила память о Георгии, держа на столе его фотографию и перед ней –– живые цветы.
Венчание Михаила вызвало гнев Николая. Михаил был уволен с императорской службы, над его имуществом установили опеку, въезд в Россию был ему запрещен. Пара перебралась в Европу. С началом войны с Германией Михаил вернулся, поселившись с женой и сыном в Гатчине. Снова был принят на службу –– командиром Кавказской конной дивизии. Сражался на Юго-Западном фронте. С 1916 года командовал 2-м кавказским корпусом.
После отречения Николая II, вышел в отставку и поселился в Гатчине, но по решению Гатчинского Совета солдатских и рабочих депутатов был арестован, несмотря на заступничество солдат и писателя Куприна, некогда служивших под его началом.
Михаила выслали в Пермь. 13 июня 1918 года расстреляли. Место захоронения его не известно. Семилетнего Георгия по поддельным документам друзья Михаила вывезли за границу под видом сына военнопленного австрийского офицера. Наталья отсидела в тюрьме 9 месяцев; по здоровью была переведена в тюремную больницу, откуда сбежала в одежде сестры милосердия. Добралась до Одессы, и на английском пароходе вместе с дочерью от первого брака уехала в Константинополь. С 1926 года обосновалась во Франции.
В 1931 году сын Михаила Александровича и Натальи Сергеевны погиб в автокатастрофе в возрасте 20 лет. Наталья скончалась в 1952 году в больнице для бедных в Париже, похоронена на парижском кладбище Пасси вместе с сыном.
***
9 января 1905 года главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович применил военную силу для недопущения рабочих и жителей Петербурга к Зимнему дворцу, которые намеревались подать государю петицию о своих нуждах.
Лучший портретист России Валентин Александрович Серов, автор портрета Николая II и нескольких членов царской семьи, увидел расстрел демонстрации из окна Академии художеств. Это было тем ужаснее, что стрелять по безоружным приказал Владимир Александрович, уже многие годы являвшийся президентом Академии.
Серов отправил письмо Репину:
«Дорогой Илья Ефимович! То, что пришлось видеть мне из окон Академии художеств 9 января, не забуду никогда — сдержанная, величественная, безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу. Невольное чувство выйти из членов Академии, но выходить одному не имеет значения. Такое имя, как Ваше, его не заменишь другим, подкрепленное другими заявлениями о выходе, могло бы сделать многое. Ответьте мне, прошу Вас, Илья Ефимович».
Репин отказался от участия в протесте. Серов, будучи человеком принципиальным, прекратил общение с ним. С Василием Дмитриевичем Поленовым они покинули Академию.
В 1909 году великий князь Владимир Александрович скончался от рака. Годом раньше в Париже умер его брат Алексей Александрович. «Светский человек с головы до ног, которого баловали женщины, Алексей Александрович много путешествовал. Одна мысль о возможности провести год вдали от Парижа заставила бы его подать в отставку. Но он состоял на государственной службе и занимал должность адмирала Российского Императорского флота. Несмотря на все признаки приближающейся войны с Японией, генерал-адмирал продолжал свои празднества и, проснувшись в одно прекрасное утро, узнал, что наш флот потерпел позорное поражение в битве с современными дредноутами микадо. После этого великий князь подал в отставку и вскоре скончался» (Александр Михайлович Романов).
***
Павел, младший брат императора Александра III, в десятилетнем возрасте был уже в списках Преображенского полка. В свете славился обходительностью, любезностью, юмором, покладистым характером; был прекрасным танцором и любимцем дам. Женат он был дважды. Первый брак оказался непродолжительным, супруга умерла в результате несчастного случая. Второй брак был скандальным, поэтому Павлу пришлось постоянно жить за границей.
Только с началом Первой мировой войны он вернулся в Россию, и его морганатическая супруга получила для себя и детей российский титул князей Палей. Командовал 1-м Гвардейским корпусом, затем был назначен инспектором гвардейских войск. После отречения Николая II, новое российское правительство приняло меры по изоляции всех Романовых. 9 января 1919 года Президиум ВЧК вынес постановление: «Приговор ВЧК к лицам бывшей императорской своры — утвердить». 29 января 1919 года в Петропавловской крепости были расстреляны Павел, два брата Сандро –– Николай и Георгий, а также великий князь Дмитрий Константинович. Сообщение о расстреле великих князей было опубликовано 31 января в «Петроградской правде».
***
Марии Федоровне выпала страшная судьба. Потеря сыновей, бегство из России. Поначалу жила у сестры Александры, которая в 1901-1910 гг. была королевой Великобритании. Именно в царствование Эдуарда VII и Александры Датской в ночь на 22 октября 1904 года командующий Второй Тихоокеанской эскадрой, любимец Николая II вице-адмирал Рожественский обстрелял с перепугу британские рыболовецкие суда, приняв их за японские миноносцы. Скандал получился на весь мир, тем более что погибающих рыболовов никто не кинулся спасать. После смерти Эдуарда VII английский престол занимал его сын Георг.
Александра выслала в Крым пароход «Мальборо», и благодаря ей покинуть Россию смогли Сандро и Ксения, Мария Федоровна и трое великих князей. Ольга осталась.
В судьбе младшей дочери Мария Федоровна сыграла трагическую роль, как и Николай II. Восемнадцатилетнюю Ольгу выдали замуж за принца Ольденбургского, которому было почти сорок лет, к тому же он был гомосексуалист. О его склонности к мальчикам Мария Федоровна отлично знала, и все-таки не воспротивилась браку. Прожив 3 года в разных постелях (он даже в первую брачную ночь ушел играть в карты), Ольга его возненавидела.
На одном из военных парадов познакомилась с командиром полка Куликовским, полюбила его, и он полюбил. Заговорила о разводе сначала со своим мужем, но тот не желал лишаться родства с императором. Тогда обратилась к брату, умоляя расторгнуть брак, однако Николай запретил ей и думать об этом и, словно в насмешку, включил Куликовского в свиту принца Ольденбургского.
С началом Первой мировой войны Куликовский назначен был в Ровно, Ольга отправилась с ним. Работала сестрой милосердия в госпиталях. Солдаты не могли поверить, что хрупкая женщина, с заботой ухаживающая за ранеными, родная сестра царя.
Николай дал наконец ей добро на развод. В ноябре 1916 года Ольга стала женой Николая Александровича Куликовского. Венчание состоялось в Киеве. Мария Федоровна наотрез отказалась признать в новом зяте ровню себе, и до конца жизни это подчеркивала.
В 1919 году, когда Мария Федоровна и обе ее дочери с семьями находились в Крыму, прибыл следователь Соколов, предъявивший доказательства расстрела царской семьи в Екатеринбурге. «Нет, этого не может быть!!! Я не верю!!!» –– в отчаянии закричала она. А несколько дней спустя Ольга увидела мать в черных одеждах и черную от горя. «Она лежала на кровати, вокруг горело множество свечей, и между ними –– фотографии, много фотографий Николая и его семьи...»
Не прокляла ли тогда Мария Федоровна сводницу Эллу Гессенскую? Не вспомнила ли, что ради имперских амбиций лишила больного Георгия последней радости? Что ради тех же амбиций не виделась с Мишей несколько лет и сгубила молодость младшей дочери?
Ольга с маленьким сыном и мужем перебралась на Кубань в станицу Новоминскую, но в 1920 году, при приближении Красной армии, эмигрировали в Данию. Туда же приехала Мария Федоровна. Ее племянник, король Христиан X, выделил им один из флигелей королевского дворца Амалиенборг. Английский король Георг V назначил Марии Федоровне ежегодную ренту в 10 тысяч фунтов стерлингов, и посоветовал сменить резиденцию, переехать во дворец Видёре, где содержание двора было значительно дешевле. Этот дворец построил для своих дочерей Христиан IX, но королева Александра и герцогиня Кемберлендская уступили его своей сестре.
В изгнании вдовствующая императрица продолжала, по мере сил и катастрофически урезанных финансов, помогать всем к ней обращавшимся. В политику она не вмешивалась. Единственный раз нарушила свое молчание, дав разрешение великому князю Николаю Николаевичу предать гласности её письмо, написанное ему по поводу произвольного выступления великого князя Кирилла Владимировича:
«Ваше императорское высочество! Болезненно сжалось мое сердце, когда я прочла манифест великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя императором всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России. Я полагаю, что государь император будет указан нашими основными Законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом. Уверена, что Вы, как старший член Дома Романовых, одинаково со мной мыслите».
Скончалась Мария Федоровна в 1928 году.
Ксения жила в Лондоне, умерла в 1960 году.
Ольга последние годы жила в Канаде, умерла тоже в 1960 году. Старший сын ее, Тихон, работал в департаменте дорог провинции Онтарио, никогда не признавал династических прав потомков Кирилла Владимировича; в разгар перестройки в Советском Союзе обратился к советскому правительству с просьбой переименовать город Свердловск в Екатеринбург. Умер Тихон Николаевич в 1993 году в Торонто.
Младший сын Ольги Александровны, Гурий, внешне похожий на своего деда императора Александра III, преподавал славянские языки и культуру в Оттаве, скончался в 1984 году.
28 сентября 2006 года гроб с останками императрицы Марии Фёдоровны был со всеми почестями перевезен из Дании в Петербург и захоронен в соборе Петропавловской крепости рядом с могилой её мужа.